Norot`у бы жить где-нибудь в Южной Америке, вырезать лодки из дерева, жечь костры, рисовать карты звёздного неба, но он из одного нервного города в другой — к пыльным бумагам, опечаткам и авторам очень за девяносто.
Когда мы познакомились, мне было шестнадцать, а он был взрослым человеком, который пил на крышах вино, рвал на дамах чулки и писал стихи, многие из которых до сих пор нравятся мне сильней моих собственных.
***
Первое воспоминание о нём — в институтском колодце, в сером пальто, в карманы которого влезает по алкобутылке, не опуская руку с сигаретой, а широко отводя её вправо, ухмыляется: «Нет, меня зовут не Кристина».
Второе — накуренный в щи, Норот чем-то кормит нас с рук и счастливо тянет: «Этой ночью у меня на коленях спала Вселенная».
Не знаю, как мы подружились, но тому виной полуподвальные театры, литры кофе за подготовкой к экзаменам и что-то ещё такое интеллектуальное.
***
Стараюсь сделать этот пост одновременно забавным, умным и убедительным, но не представляю, как уместить в несколько абзацев всё уважение и всю нежность, что я испытываю к нему, и всю не ослабевающую с годами радость открытия, поражающую меня каждый раз, когда Норот открывается (я даже не попрошу прощения за тавтологию). Зову его «бездонный Габен», и ему, кажется, нравится.
В голове ведь десятки определений: человек-интертекст, бог эвфемизмов, звездочёт, шаман, Серый Волк (да-да, как в сказке).
Мировое древо — наверное, самый точный образ.
Я никогда раньше не встречала человека с таким ощутимым, ярким даром преобразования. Речь не только и не столько о его выдающемся, на мой взгляд, редакторском таланте (и Норот не верит, когда я говорю об этом), сколько о его проявлениях в повседневной жизни — то, как он подбирает одежду, и обувь, и украшения, поправляет мой шарф (люблю это и дразню его Ямамото), делает пометки на полях, вяжет, переплетает, готовит, собирает мебель etc.
Как он обращается со словами — надо слышать и видеть, я не знаю подобного. Будто язык, языки — глина, тесто, и Норот играет значениями, звуками, придаёт им форму, плетёт ковёр-самолёт. Я чувствую тексты, но по-другому, и для меня то, что повседневно делает Норот — ёбанная магия.
Он вообще воспринимается как человек компетентный, о чём бы ни шла речь и не только мной. И хорошо ладит с людьми любого рода занятий, возраста, гендера, социального статуса.
Ещё из любого выступления Норот может сделать стендап. Возможно, поэтому, заябываясь, он превращается в Дилана Морана — даже в чертах лица проявляется некое сходство (ненавижу такие моменты).
Всё это трогательно и органично сочетается в нём с любовью к корейским ток-шоу и здоровой еде.
К чему я веду?
«Хотела бы я, чтобы ты увидел себя моими глазами», — уронила я вчера в пятую порцию харио.
Нельзя вместить в постик внутренний космос другого, но это — попытка.
А первый блин комом.
Когда мы познакомились, мне было шестнадцать, а он был взрослым человеком, который пил на крышах вино, рвал на дамах чулки и писал стихи, многие из которых до сих пор нравятся мне сильней моих собственных.
***
Первое воспоминание о нём — в институтском колодце, в сером пальто, в карманы которого влезает по алкобутылке, не опуская руку с сигаретой, а широко отводя её вправо, ухмыляется: «Нет, меня зовут не Кристина».
Второе — накуренный в щи, Норот чем-то кормит нас с рук и счастливо тянет: «Этой ночью у меня на коленях спала Вселенная».
Не знаю, как мы подружились, но тому виной полуподвальные театры, литры кофе за подготовкой к экзаменам и что-то ещё такое интеллектуальное.
***
Стараюсь сделать этот пост одновременно забавным, умным и убедительным, но не представляю, как уместить в несколько абзацев всё уважение и всю нежность, что я испытываю к нему, и всю не ослабевающую с годами радость открытия, поражающую меня каждый раз, когда Норот открывается (я даже не попрошу прощения за тавтологию). Зову его «бездонный Габен», и ему, кажется, нравится.
В голове ведь десятки определений: человек-интертекст, бог эвфемизмов, звездочёт, шаман, Серый Волк (да-да, как в сказке).
Мировое древо — наверное, самый точный образ.
Я никогда раньше не встречала человека с таким ощутимым, ярким даром преобразования. Речь не только и не столько о его выдающемся, на мой взгляд, редакторском таланте (и Норот не верит, когда я говорю об этом), сколько о его проявлениях в повседневной жизни — то, как он подбирает одежду, и обувь, и украшения, поправляет мой шарф (люблю это и дразню его Ямамото), делает пометки на полях, вяжет, переплетает, готовит, собирает мебель etc.
Как он обращается со словами — надо слышать и видеть, я не знаю подобного. Будто язык, языки — глина, тесто, и Норот играет значениями, звуками, придаёт им форму, плетёт ковёр-самолёт. Я чувствую тексты, но по-другому, и для меня то, что повседневно делает Норот — ёбанная магия.
Он вообще воспринимается как человек компетентный, о чём бы ни шла речь и не только мной. И хорошо ладит с людьми любого рода занятий, возраста, гендера, социального статуса.
Ещё из любого выступления Норот может сделать стендап. Возможно, поэтому, заябываясь, он превращается в Дилана Морана — даже в чертах лица проявляется некое сходство (ненавижу такие моменты).
Всё это трогательно и органично сочетается в нём с любовью к корейским ток-шоу и здоровой еде.
К чему я веду?
«Хотела бы я, чтобы ты увидел себя моими глазами», — уронила я вчера в пятую порцию харио.
Нельзя вместить в постик внутренний космос другого, но это — попытка.
А первый блин комом.